Брагин образца 1986 года я для себя называл прифронтовым. Сама линия фронта проходила менее чем в сотне километров от него. Эпицентр боевых действий — четвертый блок Чернобыльской АЭС, ядовитое дыхание которого укрощали тысячи людей. Именно в это время я работал здесь в районной газете «Маяк Палесся». 31 декабря утром наш редактор сказал, что заполнять газету нечем, что уазик в нашем полном распоряжении. Мы с фотокором и моим тезкой Мишей быстренько взяли руки в ноги…
В одной лодке
— Мы едем в Гдень, — на правах старшего скомандовал я шоферу Саше.Большая, на 400 с лишним дворов деревня в полусотне километров от Брагина. Это самая южная точка так называемого комаринского аппендикса. Если отъехать от нее еще километров на 20 южнее, будет Чернобыль. Еще через 20 — Припять, которая уже стала городом-призраком. Из Гдени сразу после аварии отселили людей в другой, более-менее чистый конец района. Но вот она, полесская хитрость и полное несогласие с переменами, тем более принудительными — люди, которых возили сюда на работу в местный колхоз, почему-то на обратный рейс автобуса постоянно опаздывали. Таким макаром за пару месяцев в Гдень явочным порядком перебрались почти все ее жители. Они были первыми в стране самоселами, которых, правда, силой никто не стал выселять.
Сколько интересного обо всем этом, где со смехом, а где и со слезами, гденьцы нам рассказали. Миша еле успевал менять пленки в своем ФЭДе, а я хукал на замерзающий стержень шариковой ручки. Заработались и в обратный путь тронулись уже в хороших сумерках, когда мороза уже было градусов за двадцать и вовсю мела злая поземка.
Черной ленты шоссе уже практически не видно под наметами снега, следа попутного или встречного тоже — едем через выселенную зону. И примерно на полпути наш уазик судорожно дергается, выдает какой-то предсмертный хрип и становится колом.
— Да чтоб тебя! — грохнул кулаком по торпеде Саша. — Карбюратор сдох, зараза.
Сколько времени он копался под капотом, сколько раз залезал в кабину хоть немного отогреть скрюченные морозом пальцы, которыми практически в полной темноте умудрился разобрать этот чертов карбюратор, рассказывать не буду. Несколько долгих часов. Таких долгих, что я уже не чувствовал пальцев на ногах, а толстая шуба — «чебурашка» из искусственного меха — тепла тоже не давала ни грамма. Рядом так же неудержимо дрожал Миша.
Давайте здесь праздновать!
Дело швах. В темноте при таком морозе, а он стал еще сильнее, не дойдем ни до Брагина, ни до Комарина. По пути есть Пирки, Савичи, поселок Солнечный, но они давно и бесповоротно выселены. Принимаем решение: открутить запаску и, полив ее бензином, поджечь — так греться. Парни вылезают наружу, я просто так, от нечего делать, сажусь на водительское место, проворачиваю злосчастный ключ зажигания и не верю ушам своим, когда слышу, как мотор чмыхнул, замолчал, снова чмыхнул и тихонько заурчал.
Саша мгновенно вытащил меня из-за руля, и через какое-то время мы тронулись. И ничего, что печка отказала напрочь, что мы мерзли пуще прежнего, а Саша видел дорогу через маленькую дырочку, которую «продышал» в ветровом стекле.В кочегарку, пристроенную к зданию редакции, в которой подрабатывал Саша, мы ввалились, не чувствуя ни рук, ни ног. Вы, кстати, знаете, что человек может держать голые руки на огне и ему не будет больно? Вот и я не верил, пока сам в этом не убедился. Но это руки, я их немного отогрел. А вот язык надо было, наоборот, еще приморозить. Тогда бы не ляпнул, не подумав:
Мужики посмотрели на меня как на… но деликатно промолчали, а мне стало очень стыдно. Знал же, что жена Саши с двумя малышами еще с весны мотается где-то по лагерям и санаториям. У Миши еще хуже: однажды недобрым днем жена, с которой он пылинки сдувал и которую чуть ли не на руках носил, взяла двоих сыновей и пошла к другому мужику. С того времени прошло уже с полгода, но застывшей боли в глазах Миши не стало меньше, и он часто задумывался о чем-то своем, практически выпадая из реальности.
Неловкую ситуацию разрулил Саша:
— А зачем куда-то идти. Давайте здесь праздновать. А что, тепло, светло и мухи не кусают.
Предложение прошло на ура. Миша мигом достал из безразмерного саквояжа поллитровку белой, которая в те времена продавалась по талонам, но ее нам тихонько презентовали в Гдени. Я метнулся в свой кабинет, выгреб из стола две банки дивной китайской тушенки и пачку индийского чая — все это мы получали в качестве спецпитания. Саша пластал охотничьим ножом шмат розового, пальца в четыре толщиной сала, Миша приволок банку маринованных боровиков. Шампанского, правда, не нашлось, но и не сильно надо было.
Я взялся разливать водку, которая загустела на морозе до консистенции растительного масла. Мы поздравили друг друга с наступающим, чокнулись разнокалиберными стаканчиками и дружно взяли… Что сказать? Нормальная водка, она же как маленькое солнышко, что вспыхивает в животе и оттуда уже разносит тепло по всему телу. А здесь было ощущение, что ты проглотил ледышку, которая не согревает, а, наоборот, пронизывает холодом насквозь. Не поверите, чтобы его прогнать, водку пришлось не заедать, а запивать огненным, больше похожим на чифирь чаем и только потом наливать по второй. В самый раз — в радиоточке прорезался Горбачев, начали отсчет времени кремлевские куранты. Огромная страна и мы трое вступили в новый, 1987 год.
Тепло на душе
На следующий день я пришел в редакцию, снял футляр со старенькой пишущей машинки и… Никогда еще мне не работалось так хорошо, никогда пальцы не летали над клавишами так стремительно, как ласточки над Днепром, никогда так сразу, безо всяких усилий не находились нужные образы и слова, с помощью которых я хотел передать свои впечатления от Гдени, рассказать о ее жителях.А через две недели я проснулся, можно сказать, знаменитым. Мой получасовой очерк прозвучал на Белорусском радио, и его слышала практически вся страна. Были в нем и такие слова: «Пад самы Новы год у адной з хат вёскi Гдзень прагучаў тоненькi дзiцячы крык — з’явiўся на свет яшчэ адзiн маленькi грамадзянiн. Што ж, няхай усё ў яго будзе добра. Няхай для яго цвiце i зелянее шырокi поплаў, устае над полем i лесам летняя вясёлка, доўжыцца i вiруе жыццё ў гэтым блаславёным краi...»Прошло много лет и десятилетий. Судьба разбросала нас кого куда. Ни Миши, ни Саши я больше никогда не видел. Но почему-то, когда вспоминаю нас тогдашних, наше импровизированное застолье, вдыхаю, словно наяву, горьковатый запах горящего угля. В этот момент мне почему-то всегда становится хорошо и тепло на душе.
